Ковры с леопардовым принтом, пестрящая узорами отделка стен и диванов, немыслимое количество мебели, чей диапазон разнится от оригиналов эпохи ампира до их точных французских и немецких копий, цветовая палитра, отражающая наиболее смелые расцветки природы...
Это лишь малая часть характерных признаков стиля, обозначавшегося как "классический авангардизм" от известного французского декоратора и антиквара Мадлен Кастен (Madeleine Castaing) (1894-1992).
Влияние различных явлений, начинающихся от литературы начала XIX века до художественного экспрессионизма Хаима Сутина, и частые отсылы Кастен к стилю ампир смогли повлечь за собой возникновение организованной и продуманной формы эклектизма, коим явился так называемый стиль Кастен.
Те, кто знаком с "голливудскими" интерпретациями стиля ампир от Дороти Дрейпер до Келли Уэстлер, найдут в них уже знакомые элементы от стиля Мадлен Кастен.
В то время как Дрейпер и Кастен были современницами, последняя придала торжественности ампира более утонченное французское звучание – то, которое в дальнейшем будет развивать довольно радикальными способами один из ее наиболее заметных последователей Жак Гранж.
Не без склонности к преувеличению Кастен заметила:
"Когда дело доходит до декорирования, супружество английского комфорта с французским вкусом, вполне возможно, является наиболее значительным явлением середины XX века".
Вне зависимости от того, считаете ли вы это утверждение верным или нет, без всяких сомнений, стилю Кастен удалось гармонизировать нарочитую роскошь французского имперского стиля с простой и все еще элегантной смелостью английского ампира.
Сейчас кажется совершенно очевидным тот факт, что восприятие стиля Кастен во всем его очаровании и эмоциональности зависит далеко не только от подкованности наблюдателя в вопросах истории, доступной лишь специалистам в области истории стиля эпохи Регентства.
Последний, в свою очередь, был очередной интерпретацией Греко-римского периода, что подтверждается археологическими открытиями конца XVIII века, и очередным звеном в ретроспективной цепочке перевоплощений, которые относят нас назад к эпохе итальянского Ренессанса.
Хотя было бы неправильно интерпретировать стиль Кастен как всего лишь одну из возможных реминисценций классики - все же это один из пунктов развития эстетики, наиболее востребованной за всю историю как один из способов утверждения политической силы и престижа.
Стиль Кастен не таит в себе ни одного из этих скрытых мотивов. Более того, его отношение к истории носит скорее характер личных воспоминаний о ней и, скажем, позаимствовав название одной из любимых книг Кастен, "память вещей".
Воспоминания ребенка, восторгавшегося интерьерами загородной виллы своих прародителей, будто навеянными произведениями Пруста; реминисценции молодого, жадного до подробностей читателя, впервые окунувшегося в интерьерные пространства – такие живые и почти реальные – начала XIX века, детально запечатленные в книгах Бальзака и Стендаля; фантазии о бесстрашных молодых людях, путешествующих через темные леса и так внезапно наткнувшихся на заброшенный дом, который когда-нибудь станет ее собственным и однажды будет считаться произведением искусства.
Таковым стал обветшалый дом под названием Lèves, ставший основным пространством для воплощения этих буйных юношеских фантазий, так долго томивших ее сознание.
История и память, игра и стилизация – вот основные черты стиля Кастен.
Разрушительная сила Второй мировой войны стала суровой реальностью для Кастен, когда Lèves были реквизированы нацистами в 1940 году.
Перед тем как вернуться в Париж и обосноваться в квартале Сен-Жермен-де-Пре, финансовая неустойчивость положения Кастен привела ее к необходимости перевести свои декораторские навыки в сферу предпринимательства, что в значительной степени было недоступным для женщин видом деятельности в тот период времени.
Ее первый бутик открылся на улице Шерш-Миди в 1941 году, затем переехал на улицу Бонапарта в 1946-м. Назло всем критикам Кастен выкрасила фасад своего магазина в черный цвет, а торговый зал превратила в подобие интерьера квартиры.
Как можно было бы предположить, ассортимент бутика включал в себя антикварную мебель, а также ткани по ее собственному дизайну, которые пользовались популярностью, ведь заказы на нее шли непрестанным потоком.
Однако ее способы организации бизнеса имели мало общего с традиционными, что не мешало успеху ее предприятия, а служило дополнительным фильтром в выборе клиентов, которых она тщательно подбирала для милых сердцу безделушек и предметов мебели.
Стиль Кастен был ее единственным стандартом и самоцелью. О ее эксцентричных выходках пошла молва, и небезосновательная, ведь Кастен легко могла отказать клиенту в продаже какой-либо вещи, если тот пришелся ей не по душе.
А таких, вероятно, находилось немалое количество, ведь интерьер ее магазина мог не меняться годами. Товары не расходились еще и потому, что мало кто умел распознать в них будущих протагонистов затейливых интерьеров.
Большую часть своих сокровищ Кастен находила на блошиных рынках. Она ненавидела китайский фарфор и восточные ковры, но выставляла на продажу голубые пластмассовые цветы, ядовито-желтую кожу и табуретки, похожие на сидящих на корточках негритят.
Возможно, именно поэтому ее основными клиентами всегда были люди, не чуждые определенной доли артистизма, – актеры, режиссеры, художники. В их домах Кастен работала по одной схеме: с простой белой штукатуркой, круглыми арками, неоклассическими пропорциями (ее кумиром был Палладио) и строгой расстановкой мебели XIX века.
Эту весьма сдержанную основу она одевала с бесконечной любовью к романтическому вымыслу – в портьеры из тяжелой тафты, в ковры с тонким рисунком, в ткани с леопардовыми принтами.
Дом своего друга Жана Кокто в Мийи-ла-Форе Кастен украсила экзотическими "шкурами"-обоями "под леопарда", на которых, как на песке, проступали морские звезды.
Здесь же на каминной полке очутились амфоры, будто изъеденные морскими лишайниками. Томная спальня Нины Риччи в доме на Марсовом поле тонет в шелках, хотя Кастен и недолюбливала эту ткань: она, мол, "чересчур нарядная и напрашивается на комплимент".
Но Мадлен никогда не навязывала своих вкусов клиентам. Собственный же стиль она по-прустовски определяла как "придуманное прошлое" –
и действительно, оформленные ею комнаты выглядят так, будто сошли со страниц какого-то стилистически затейливого романа. На деле такого времени, пусть и литературного, не существует. Точнее, оно составлено из разных времен, как и ее зачарованные интерьеры.